Н.В. Вехов

ИСТОРИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ЛЕТНЕМУ БЕРЕГУ ПОМОРЬЯ

О мало известной современникам территории Беломорья, в старину и ныне наиболее изолированной и наименее досягаемой, но с необычайно живописными ландшафтами и интересным историческим прошлым

Фото: Илья Бармин

Исстари все берега Белого моря имеют собственные названия, отражающие природно-географические особенности этой области Русского Севера или историю их освоения. Одними из первых, куда проникли в начале прошлого тысячелетия русские, стали его южные берега — примерно от современного г. Беломорска до устьев р. Северной Двины. Часть южной территории Поморья, в частности, Онежский полуостров и лежащий восточнее берег, подразделяется на Онежский, или Лямицкий (от г. Онеги до мыса Ухт-Наволок), и Летний (от мыса Ухт-Наволок до устья Северной Двины) берега. Общая протяжённость этой части береговой области южного Беломорья около 300 км.

Большую часть Южного Поморья занимает выступающий своеобразной лопастью в акваторию Белого моря Онежский полуостров. По его периферии расположены песчаные «дюны» с сосняками, а по сырым местам ельники; многометровыми обрывами берега выходят к морю; центральная же часть полуострова занята в основном почти непроходимыми  заболоченными территориями и хвойными лесами. Известный специалист и знаток Русского Севера первой трети XX в. А.А. Жилинский так характеризовал Онежский полуостров: «Онежский берег с низменным прибрежьем, на котором, местами только, встречаются небольшие песчано-глинистые возвышения и попадаются еще гранитные утесы; берег этот вообще значительно ниже предыдущих (1), самые большие возвышенности не превосходят 350 ф. Он покрыт довольно крупным сосновым и еловым лесом, встречается также и березняк. Летний берег каменист только на северо-западном своем конце; на половине расстояния между островом Жижгиным и губою Унскою берег образует песчано-глинистый обрыв, высотою до 245 ф., и над ним приметный хребет лесистых гор, так называемые Летние горы, состоящие из пластов глины. К юго-востоку от этих гор прибрежье песчаное, невысокое» (2). В основании же Онежского полуострова расположены два глубоко вклинивающихся в сушу залива — Унская губа (на северо-востоке) и губа Ухта (на юго-западе), и обособляющие его северо-западную часть, получивший название «носок». По этим причинам с первых этапов освоения всё сообщение между основанными тут позже селениями, сельскохозяйственными и промысловыми угодьями шло вдоль береговой части — по лайде и тропам, а также по морю. В приморской полосе и глубине полуострова сосредоточено множество рыбных озёр и рек, где испокон веков промышляло население юга Поморья. Немало тут было в прошлом и богатых жемчугом рек. Значительные рыбные тони находились и в море, вокруг Онежского полуострова, до сих пор служащие местами промысла селян.

Значимость полуострова в общей структуре Белого моря такова, что он делит его южную область на два крупных залива — Двинский и Онежский, занимающие значительную часть морской акватории. Восточный район Южного Поморья - предустьевая часть Северной Двины, в течение многих веков является своеобразными морскими воротами всего Русского Севера и имеет непреходящее значение в общей системе мореходства на Белом море. Здесь же проходят и два исторических пограничных рубежа, отражающих противостояние Великого Новгорода и Москвы в XIV в. при освоении севера современной России. Один из них – так называемый «Онежский рубеж», располагается на Лямицком берегу, где до сих пор существующую деревню Лямцы считают «уголком Москвы»; тут проходила граница между Двинскими (Московскими) и Новгородскими землями. Другой же рубеж - так называемый «Двинский», находился восточнее - у Банева наволока около деревни Яреньги уже на Летнем берегу Онежского полуострова. Эта область Беломорья стала одним из основных очагов формирования уникального северорусского этноса - поморов.

В XX столетии Южное Поморье, вследствие его географически изолированного положения, почти не затронула индустриализация и связанные с ней миграция и приток новой рабочей силы, что отличает селения Онежского полуострова от Поморского и Карельского берегов, где сформировалось немало промышленных центров. Селения южного Поморья избежали и участи «неперспективных» деревень Нечерноземья, Терского и Зимнего берегов. И в наши дни они сохранили свою самобытность, оставаясь многодворными, хорошо сохранившимися, с постоянно живущим, почти исключительно местным по происхождению населением.

***

История освоения человеком полуострова насчитывает не одно тысячелетие. С конца III тысячелетия до нашей эры здесь уже известны многочисленные стоянки древних охотников и рыболовов, часть из которых пришла сюда из Волжско-Камского бассейна и принесла с собой характерную культуру керамики и изготовления охотничье-рыболовных принадлежностей. Примерно с 900-800 г. до н.э. на Лямицкий и Летний берега стали проникать протосаамы (носители культуры асбестовой керамики), затем их сменили финно-угры, по языку близкие к вепсам. И те, и другие оставили немало археологических доказательств своего присутствия. Освоение же Онежского полуострова славянами началось, вероятно, в X - XII вв. Проникновение русских в эту область Поморья шло с двух сторон — через Онегу и со стороны Пинегиу и Двины. Сюда устремились выходцы из новгородских земель, а с востока, со стороны Северной Двины, на Летний берег стали проникать двиняне, сторонники Московских князей. После поражения в этом соперничестве новгородцев с 1397 г. часть их земель отошла к Московскому государству, а граница между новгородскими и двинскими владениями проходила по уже упомянутому выше Баневу наволоку близ современной деревни Яреньги. С 1478 г. уже вся эта область оказалась во власти Московского государства.

Пришедшие на север славяне селились на уже освоенных предыдущими пришельцами местах — в устьях рек, на выдающихся в море мысах, на берегам губ и т.п. местам. Своеобразными опознавательными знаками для устройства селений русским служили древние капища инородческих племён, их промысловые угодья и другие приметные места. В глубь же материковой суши они проникали только для устройства своих угодий, освоения сенокосов, на рыбные и пушные промыслы, а для добычи морского зверя и прибрежный лов рыбы осваивали сначала прилегающие к Онежскому полуострову акватории Белого моря, а затем и более дальние его районы и приникали в Баренцево море, на Новую Землю и другие места.

            Фото: Илья Бармин

 

Точное время появления русских селений на юге Поморья неизвестно. Хотя, например, на Лямицком берегу по копийным книгам Соловецкого и Кирилло-Белозерского монастырей, являвшихся в средние века основными северных владельцами земель, активно их скупавших или получавших здесь в дар соляные варницы, поля и пожни (3), известно много частных актов, касающихся селений этой части Беломорья, относящихся к первой половине XVI в. Самые ранние купчие датируются для деревень Пушлахты (1515 г.), Лямцы (1528 г.) и Пурнемы (1542 г.). Ещё одно селение — дер. Нижмозеро, упоминается в сохранившихся отрывках лоции новгородца Марка Ивановича начала XVI в. (4). К середине XVI в. деревни Лямицкого берега — это большие многодворные поселения. По подсчётам Я.И. Сабурова и И.А. Кутузова в «волостках» Лямицкого берега Тамице, Кянде, Нижмозере и Пурнеме к 1556 г. уже числилось 140 дворов. Ещё не менее 9 дворов было в Пушлахте, описание которой сохранилось лишь частично, а в 1551 г. другое селение – дер. Лямца, была многодворной (22 двора) (5). Как и для всех других территорий Русского Севера, каждое из селений Онежского полуострова представляло собой характерную для этой области России так называемую «гнездовую структуру» поселений, именуемую в старину «волостками»-волостями, когда вокруг самой старой с храмом и более обжитой их части на разном удалении формируются новые хутора, выселки и т.п. образования. Этап формирования всех основных гнёзд селений Онежского полуострова, многие из которых сохранились до сих пор на Лямицком и Летнем берегах, завершился к середине XVI в. Каждое из селений в этот период имело угодья, располагавшиеся на расстоянии до 20-30 км от центров «волосток». В пользу этого косвенно свидетельствует часто упоминаемая в актах и переписях середины XVI в. характеристика деятельности владельцев участков — «куда ходил плуг, и коса, и соха, и серп, и топор, и с новыми причистями, и со старыми роспашами» (6), т.е. население этого исторического периода в Южном Поморье было отнюдь далеко не первым поколением, поскольку на освоение подобных угодий уходили десятки лет.

Небезынтересны и сведения о происхождении селений и их жителей, встречающиеся в бытовавших когда-то на Онежском полуострове легендах. Так, уже упомянутая выше Лямца, считающаяся «уголком Москвы» - своеобразное «детище» московских князей, а вот жители Пушлахты на Лямицком берегу – «пушлаходы», с «лёгкой руки» Антония Дженкинсона, одного из первых европейцев, изобразивших эту часть Московии на карте, вместе с Пурнемой, Нижмозером и «городком Ухна» (вероятно, названным по р. Ухта, впадающей здесь в одноимённую губу) и почему-то отнесенную к территории Швеции (7), именовали себя не иначе, как шведами по происхождению. Вероятно, это своеобразный отголосок неких исторических заблуждений европейских путешественников относительно границ Московского и соседних с ними скандинавских государств, которые оставили свой след на архаичной карте 1562 г., восходящей к старому московскому чертежу 1497 г. и какому-то возможно утраченному новгородскому чертежу.

        Карта Антония Дженкинсона, 1562 г.

Пурнемчане уже в XX в. серьёзно полагали, что их предки происходят из новгородцев, но, по «мнению приходских священников» середины XIX в., они могли являться «поселением карелов, совсем обрусевших» (8). Нижмозёр – жителей дер. Нижмозеро, соседи «дразнят» кайванами (9). Известный историк и знаток народов Русского Севера XIX в. П.С. Ефименко, цитируя рукописные заметки приходского священника Дьячкова середины XIX в., пишет: «Сначала, говорит народное предание, в Нижмозере жила чудь. Старожилы и сейчас называют места, которые она занимала <…>. Впоследствии стали приходить из Новгорода и из Корелы поселенцы и селились тут же. Таким образом, нынешние нижмозеряне (в XX в. говорили «нижмозёры» — Н. Вехов) производят себя от трех племен: чуди, новгородцев и кореляков» (10).

В отличие от небольших селений Лямицкого берега на востоке Онежского полуострова - на Летнем берегу, уже с ранних этапов русского присутствия обозначилось несколько крупных селений, сыгравших в истории и этой области Поморья, и в целом Московского (Русского) государства, и России особую роль. О них мой рассказ.

***

Деревня Солза — одно из наиболее старинных и ближайших к дельте Северной Двины русских селений. Первое упоминание о ней относится к 1555 г. в связи с купчей крепостью Николо-Корельского монастыря на двор в Солзе (11). В разное время она носила названия - Солзекское, Солзекская слободка и Солзоское. В 1910 г. Солза входила в состав Сюземской волости Архангельского уезда. В истории Поморья это селение известно тем, что в старину его жители часто грабили потерпевшие крушение корабли. «Солзенский приход состоит из одного селения того же имени, находящегося от Архангельска в 50 вер. т от ближайших приходов Ненокского в 232 и Кудьмозерского в 13-ти. В ней две деревянные церкви, обе в честь Воскресения Христова. Одна, более древняя, построена на средства местных крестьян в 1761 г., в ней один престол вл имя Воскресения Христова; <…> в одной связи с ней стоит колокольня весьма ветхая. Другая церковь устроена в 1892 г., в ней два престола: главный во имя Воскресения Христова и придельный во имя иконы БожьейМатери, именуемой «Троеручица». <…> В конце 1893 г. открыта школа грамоты. <…> Прихожан к 1 янв. 1894 г. состояло 158 м. п. и 196 ж. п., <…> проживают они <…> в 57 дворах близ приходских церквей» (12). В настоящее время дер. Солза практически превратилась в дачный посёлок с постоянным населением около 50 человек.

Деревня Солза. Фото: Владимир Шибинский

Левобережье Подужемского устья р. Северной Двины - одно из самых старых мест на архангельском севере, освоенных русскими. «В 34 верстах от Архангельска», где «под 65° северной широты стоит одиноко небогатый третьеклассный Николаевский Корельский монастырь. В летописях нашего отечества этот монастырь достопамятен тем, что сюда в 1553 году случайно пристал на корабле, спасшемся от бури, англичанин Ченслер (13), начальник английской морской экспедиции, отыскивавший путь в Индию и нашедший у царя Иоанна Васильевича Грозного гостеприимный прием и получивший потом право на беспошлинную торговлю с Россией. Так неожиданно был открыт новый путь для сношений с Западной Европой и положено начало основания заграничной торговли России морским путем, через Белое море» (14). Так, в общем, буднично начал свой очерк преподаватель семинарии Митрофан Григоревский о монастыре, опубликованный в 1902 г. Но именно это событие, произошедшее у Летнего берега в середине XVI в. стало знаковым, открыв тем самым Московском государству международные морские торговые связи с крупнейшими европейскими странами.

Со времён первого посещения Нёноксы и устья Северной Двины англичанами «подле монастырских стен существовала и корабельная пристань для английских и других иностранных судов. Когда, спустя 31 год после первого появления иностранного корабля в северных водах России, на севере возник новый торговый пункт — город Архангельск, то долгое время называли его портом св. Николая. С 1584 года — времени основания Архангельска — иностранные суда стали приставать к вновь возникшему порту, как наиболее удобному торговому пункту, и временное оживление вокруг монастыря прекратилось; обезлюдело и место под монастырем. Безлюдьем смотрит оно и теперь (1902 г. – Н. Вехов) на пустынный монастырский берег и на монастырские здания, от которых веет глубокой стариной». (15). Монастырь был «первой просветительной общиной на севере в начале XV в. <...>, на одном из двинских устьев <...>, основанный в 1410 году в 35 в. от Пур-Наволока преп. Евфимием, просветителем корел» (16).

«Но едва усердный труженик успел построить храм святителя Николая и несколько келий, как в 1419 г. норвежские разбойники напали на монастырь, сожгли церковь и умертвили несколько иноков» (17). В своде поморских летописей - «Летописце Двинском», это событие дополняется: «Пришедшие мурманы (норманны) войною 500 человек с моря в бусах (вид судна) и шняках и повоевоша… в земле Заволочевской погост в Нёноксе, и Корельский монастырь святого Николы, и Онежский погост, Яковлю Курью, Андреановский берег, Кег остров, Княж остров, Архистратига Михаила монастырь, Цыгломино, Хечемино, три церкви сожгли, а христиан и цернцев («чернецов», монахов, надо полагать) всех посекли. И заволочане две шняки мурман избиша, а иные убегоша на море» (18). Прошло ещё четверть века, и в 1445 г. варяги снова напали на Нёноксу. Новгородская летопись рассказывает: «Приидоша Свея Мурмане безвестно за Волок на Двину (т.е. на Двинскую землю) ратью, на Нёноксу, повоевав и пожгоша и людей пересекоша, а иных в полон поведоша. Услышав то, двиняне, придоша вборзе, иных иссекоша, а иных прислаша в Новгород с четыредесят, а воеводы их, Ивора и Петра и третьего, убиши, инеи же, мало вметавшееся в корабли, отбегоша» (19).

Прошло не так много времени, и разорённая обитель была восстановлена и даже обогатилась «значительными вкладами и вотчинами. <...> Сильная властью и значением среди новгородцев, владевшая богатыми угодьями посадница Марфа отправила двух своих сыновей Антона и Феликса осмотреть свои поморские вотчины». По преданию они утонули во время бури, но их тела на двенадцатый день «были принесены морскими волнами к берегу монастыря. Здесь тела утонувших были погребены и на месте погребения была устроена часовня, существующая в совершенно измененном виде и до настоящего времени (1902 г. - Н. Вехов). Печальный конец любимых детей Марфы Борецкой, погребенных в Николаевско-Корельском монастыре, нравственно связал ее, сделал близкой к этой обители. В запустевший монастырь от новой благотворительницы потекла щедрая помощь в виде отданных во владение ему вотчин, сенокосных лугов, тоней и солеварниц» (20).

Но «недолго посадница Марфа Борецкая оставалась покровительницей монастыря. Смутные события новгородской жизни дали повод в. кн. Иоанну III вмешаться в новгородские дела и подчинить Новгород своей власти» (21). После смены власти, московские князья и государь «на первых порах отнеслись внимательно и отзывчиво к нуждам монастыря, подтвердив данные уже монастырю права на земельные владения и предоставить ему новые». По жалованной грамоте 1542 г. подтверждались права монастыря на близлежащие деревни Летнего берега — Кяхту, Нёноксу и др., и вместе с тем приказывалось «наместникам, волостелям и тиунам во время проезда по монастырским селам корма даром не брать; с десяти возов соли или рыбы, отправляемой в Вологду или Каргополь, или с судна «против десяти возов» и с припасов, никаких пошлин не брать» (22).

Другой же грамотой Ивана Грозного 1454 г. «монастырю представлялось право завести соляные варницы и сечь лес в Сюзьме и Ижме. Если бы кто пожелал поселиться в названных соляных варницах, тот освобождался от великих податей на десять лет». Известна ещё и третья грамота, 1551 г., которой «Николаевскому монастырю было дозволено провозить беспошлинно 4000 пудов соли в Вологду и столько же пудов разного рода запасов для монастыря». В 1571 г. монастырю была возвращена «деревня и полудвор в Карзиной курье», в 1574 г. святой обители выдана «подтвердительная грамота, которой повелевалось ежегодно выдавать ему руги по 50 четвертей ржи и 50 овса. В 1578 году монастырю была предоставлена новая льгота: монастырские люди освобождались от государевой службы. В этом же году по ходатайству строителя Кириака монастырь получил подтверждение своих прав на владение соляными варницами в Уне, Неноксе, Варзуге и Солзе (23) вместе с этим названные деревни освобождались от земских повинностей, а соляные промыслы и рыбные ловли от оброка.

При царе Василии Ивановиче Шуйском грамотой 1607 года на имя игумена Каллистрата были подтверждены все прежние грамоты и права на владение землями, «рушити» которые «ни в чем никому не велено». Благочестивый царь Михаил Федорович  оказал Николаевскому Корельскому монастырю милость, соизволив в 1636 году продавать беспошлинно 8000 пудов соли. Грамотой 1642 года <...> монастырю разрешалось возить на одном дощанике 6000 пудов соли для продажи по городам беспошлинно и на вырученные деньги покупать для монастыря съестные припасы также беспошлинно» (24).

«Не отставали от государей в деле благотворительности небогатому Никольскому монастырю и частные лица, которые своими вкладами давали возможность привести в более благоустроенный вид». Среди жертвователей были «роды царствующего града Москвы жителей» А.П. Прозоровский, И.М. Салтыков, И.А. Голицын, С.Л. Стрешнев; «боярские фамилии — Нарышкиных, Милославских и т.д. Немало записано в синодиках имен жителей Архангельского края, как, например, ненокшан, холмогорцев, варзужан, лямцев и др. Множество лиц и их разнообразие показывает, что Николаевский Корельский монастырь имел важное значение в религиозной жизни крайнего север» (25).

Подобные «экономические послабления» и вклады, данные монастырю, естественно, были ему на руку и способствовали поддержанию его более или менее благополучного состояния на этой северной окраине суши вблизи холодного моря.

Во второй половине XVI в. «в монастыре было 20 монахов, монастырь деревянный, церковь красива; дома низки с маленькими окнами. <...> Жилищ около монастыря нет, а только 4 дома, да здание построенное английской компанией для собственных нужд» (26). Жизнь монашествующей братии на берегу Белого моря протекала в постоянной борьбе с местными суровыми природно-климатическими условиями. Немало хлопот доставляли сильно дующие ветра и обрушивавшиеся на берег штормы. Так, во время одного из таких ненастий в 1784 г. даже снесло кровлю с церкви Успения Пресвятой Богородицы, нагнанные на берег воды затопили кельи, а льдины разнесли и изломали большие мореходные суда, уничтожили оставленные на пожнях копны сена, в амбарах испортили около 400 пудов соли.

Большой урон был нанесён монастырю в 1764 г. при реорганизации монастырской системы в России. «По штату 1764 года Николаевский Корельский монастырь отчислен к разряду третьеклассных и настоятелями его должны быть игумены» (27).

Что же из себя представлял Николаевский Корельский, или как его нередко называли Николо-Корельский монастырь. «Данная <...> монастырю грамота Мафры Посадницы показывает, что церковь святителя Николая Чудотворца была самой древней в восстановленной после сожжения и норвежского нашествия в 1419 г. Никольской обители. <...> В описи монастыря <...> 1601 г. <...> находятся уже указания на две церкви: святителя Николая и Успения Божьей Матери. <...> В писцовых книгах <...> 1622 года мы читаем: «у моря в нижней половине на Подужемском устье монастырь Николаевский на Корельском берегу, а на монастыре церковь Николы Чудотворца деревянная, другая церковь Успения Пресвятой Богородицы деревянная же с трапезой» (26). Обе церкви были обставлены небогато.

«29 мая 1664 года было заложено основание для постройки каменной церкви во имя Успения Богородицы с трапезой и внизу со многими погребами, а в 1667 г. 10 ноября она была освящена при Макарии, митрополите Новгородском и игумене Косьме. Каменная церковь святителя Николая с приделом св. апостолов Петра и Павла заложена 3 июня 1670 г. и 9 сентября 1673 года при Иоакиме, митрополите Новгородском, и при том же игумене Косьсе была освящена. Названные церкви в 1684 году были соединены каменными переходами с двумя крыльцами. <...> В 1700 году при Успенской церкви была выстроены каменная трехэтажная колокольня, на которой находились колокольные часы и десять колоколов. <...> Украшением Николаевского монастыря служит соборный храм во имя святителя Николая, с пятью главами, покрытыми деревянной чешуей (29). Под церковью Успения Богородицы преосвященным Нафанаилом в 1887 году была устроена небольшая церковь во имя Боголюбской богоматери . <...> К Успенской церкви примыкает каменная колокольня. Зданий, назначенных для братии и разного рода служб, в Никольском монастыре немного. В 1674 году выстроен каменный одноэтажный корпус для братии; в нем помещалась также братская столовая, пекарня, квасная, сушильня и др. <...> В 1852 году над названным корпусом надстроен второй этаж, деревянный. В верхнем этаже находится помещение и для настоятелей монастыря. В первый раз монастырь был обнесен деревянной оградой с шестью башнями в 1691-1692 гг.; существующая же в настоящее время (1902 г. - Н. Вехов) устроена около двадцати лет назад» (30).

На рубеже веков Николо-Корельский монастырь уже слыл бедным. «Бедность и скудость средств, а также и уединенность и пустынность обители были <...> причиной того, что в монастыре в настоящее время (1902 г. – Н. Вехов) нет училища и больницы, <...> хотя грамотой <...> 1714 г., <...> а также и указом 1809 г., повелевалось учредить училище и в Никольском монастыре». Однако в Архангельске у святой обители имелось подворье, где были устроены «<...> два каменных корпуса; в одном из них, смежном с церковью, помещается братия, трапеза с кухней, кладовые и т.д., а в другом, устроенном в 1895 году, находятся помещения и кладовые, сдаваемые в аренду. К монастырю принадлежит и Николаевский скит на острове Новая Земля. <...> Скит находится в становище Малые Кармакулы и устроен с целью просветить евангельским учением <...>самоедов и удовлетворить религиозной потребности промышленников, приезжающих туда на лето». Небезынтересно, что идея об организации здесь скита «восходит еще в XVII веку, когда грамотой патриарха Иоасафа II 1 января 1672 г., <...>предписывалось послать на Новую Землю священника с псаломщиком». Но лишь в 1878 г., командированный в залив Моллера на Южный остров Новой Земли для «устройства приюта и для наблюдений» (спасательной станции) Главным Правлением общества спасания на водах поручик корпуса флотских штурманов Евстафий Алексеевич Тягин из здания деревянной «караулки» соорудил для самоедов часовню во имя Святителя и Чудотворца Николая. В 1887 г. эта часовня была обращена в церковь, освященную 18 сентября 1888 г., «а в 1889 году, с разрешения Св. Синода, на новой Земле был учрежден монашеский скит, приписанный к никольскому монастырю, который и должен оказывать скиту материальную помощь». При материальной поддержке монастыря здесь построен дом для причта, и «в нем помещается благоустроенная церковная школа», в которой обучались самоедские дети (31).

онастыри Архангельской епархии". Фотографии 1884, 1885 и 1886-х гг. Архангельск, 2006

Хотя в течение всей своей истории Николо-Корельский монастырь по времени основания считался первым среди «морских» монастырей Севера и являлся древнейшим центром освоения русским населением Беломорского побережья и прилегающих к нему районов, имел оборонно-стратегическое значение, к 1917 г. монастырь влачил жалкое существование, пребывая в сильном запустении, в нём обитало всего несколько монахов. Но вокруг монастыря ещё в полном порядке стояла уникальная деревянная стена - замечательный и единственный в своем роде памятник отечественного северного деревянного зодчества. В 1921 г. монастырь национализировали, в нём некоторое время располагалась колония для малолетних преступников, а в 1929 г. здесь образовалась сельхозкоммуна «Искра». В 1936 г. на том месте, где располагался Николо-Корельский монастырь, началось строительство поселка Судострой, всего через несколько лет превратившегося в город Молотовск (современный Северодвинск). Именно в это время были уничтожены остатки уникальной стены, несколько столетий окружавшей монастырь, исчезли церковные колокола, а сами постройки первоначально использовались в качестве общежития и отдела кадров огромного строительства.

Заводское строительство вплотную приблизилось к бывшей святой обители, и её постановили было снести. Но попытка взорвать толстые церковные стены вызвала только серьёзные повреждения строящемуся по соседству одному из цехов возводимого оборонного завода. Тогда было принято решение использовать монастырские строения на нужды завода, и в Успенской церкви и Никольском соборе разместили подсобные производства завода.

Во время перестройки за счет средств, выделяемых Севмашем, идёт восстановление Свято-Никольского Собора Николо-Карельского мужского монастыря. Сейчас восстановленные церкви находятся в окружении заводских зданий.

***

В нескольких десятках километрах к западу находится одно из самых крупных и ранних русских селений в Южном Поморье – деревня Нёнокса, расположенная на левом берегу одноименной речки, где в четырех километрах от Белого моря она образует излучину. Точно датированное документальное свидетельство об этом селении содержится в Уставной грамоте великого князя Василия Дмитриевича Московского: «В лето 1397. дались двиняне к великому князю Василию Дмитриевичу Московскому, сыну великого князя Дмитрия Ивановича Донского, и князь великий разверже мир с новгородцы» (32). В том же 1397 г., Василий Дмитриевич ответил уверовавшим в него двинянам державной Уставной Грамотой, в которой отразился географический контур новообретённой области, расширявшей земли и умножавшей богатства Московской Руси. В числе знаменитых селений Двинского Понизовья и беломорских прибрежий здесь названа и Нёнокса (Нонакса).

Ненокса в наши дни. Фото: Илья Бармин

В XV-XVI вв. Нёнокса – предмет спора между Новгородскими и Московским князьями. Она оставалась во власти Великого Новгорода до 1471 г., даже тогда, когда многие земли в Поморье уже отошли к Московском государству.

В XVI в. Нёнокса – крупный по тому времени посад, постоянное население которого состояло из государственных крестьян. Основным занятием ненокшан, приносившим большие доходы, исстари являлась добыча соли. Недаром ещё в Двинской грамоте 1471 г. говорится: «Нёнокса — места соловаренные». Со средних веков соль отправлялась на продажу в Холмогоры и другие города Русского Севера. Кроме крестьян, в Нёноксе жили служители и работники пяти северных монастырей - Николо-Карельского, Сийского, Соловецкого, Кирилло-Белозерского и Михайловского-Архангельского, которые имели там свои соляные варницы. Другим видом деятельности ненокшан был морской промысел.

Свой «исконный промысел добывания соли из соляных источников», который ничуть не снижался в объёмах соледобычи, Нёнокса сохраняла вплоть до конца XIX в. «Ныне (1898 г. - Н. Вехов) жители посада, 600 чел., составляют утверждённое правительством «Общество солепрпомышленников Ненокского посада Архангельской губ.» и участвуют в солеварении по душевым и наследственным паям. <...> За <...> церквами находятся соленые колодцы: Великоместный с 2-мя помпами и Наволочный с 1-й помпой. <...> Вываренная соль складывается в общественные амбары по четырем сортам выварки и продается за общественный счёт в Архангельске, куда перевозится на особых строящихся в посаде судах клиперах и карбасах. <...> Такие суда поднимают соли от 800 до 1000 пуд. Вываривается соли ежегодно 60-90 тыс. пуд.» (33).

Нёнокса была и одним из самых старых православных приходов в Поморье. «Ненокский приход состоит из Ненокского посада, известного своими соляными варницами и находящегося в 72 вер. от г. Архангельска <...> О времени образования прихода (Ненокского. - Н. Вехов) точных сведений не имеется. Но несомненно, что он весьма древний: он существовал еще до 1420 г., когда священником, может быть первым, был Иоанн Вепрев. Известно также, что в Неноксе находились вотчины монастырей Кирилло-Белозерского, Сийского, Архангельского и Николавевского Корельского; вероятно, что первые древнейшие церкви устроились на средства этих монастырей. Ныне (1894 г. - Н. Вехов) в приходе четыре деревянные церкви: две приходские, кладбищенская и приписная. Из приходских одна — Троицкая — построена на средства прихожан в 1729 г. (34). В ней три престола: главный — в честь св. Троицы, придельный южный — в честь св. апостолов Петра и Павла и северный — Успения Божией Матери. Церковь эта одноэтажная, звездообразная, пятиглавая, на каменном фундаменте, устроенном в 1870 г., обшита тесом. Другая церковь построена в 1763 г в честь Св. Николая Чудотв. В ней, кроме Никольского храма, имеется в трапезе придельный — во имя св. великомученицы Параскевы. Церковь эта имеет вид корабля, двуглавая, также на каменном фундаменте и обита тесом. При этих двух церквах имеется деревянная колокольня, построенная в 1834 г.

<...> В полуверсте от Неноксы находится кладбище и на нем церковь, построенная в 1748 г., с двумя престолами: главным  во имя Священномученика Климента, папы Римского, и придельным — во имя Зосимы и Савватия, соловецких Чудотворцев. Церковь эта одноглавая, имеет вид корабля и обшита тесом.

Наконец, в 15 верстах от посада, при реке Куртяевке на пустом месте, находится однопрестольная церковь во имя св. Алексия, Человека Божьего, построенная на средства прихожан в 1721 г., по случаю явления образа названного угодника Божьего. При церкви — колокольня в одной связи с ней. За оградой впереди алтаря стоит часовня во имя Алексия, Человека Божьего, на том самом месте, где по сказанию старожилов, явился образ его на пне. Близ церкви имеются два дома — гостиницы для богомольцев с надворными постройками. <...> В одной версте от церкви находится «талец» или колодезь, вода которого ключевая — бежит из-под горы. <...> Все церкви Ненокского прихода содержатся главным образом на арендную плату с сенокосных лугов <...> на Ягорском острове (остров Ягор. – Н. Вехов) и в Кудемской Петровской даче, также с 6-ти морских и 5-ти озерных тоней».

С 1837 г. в Нёноксе существует сельское училище; «прихожан к 1 янв. 1894 г. состояло 642 м. п. и 732 ж. п.; почти все они принадлежат к мещанскому сословию и проживают в посаде близ приходских церквей» (35).

Удивительно, что при всём однообразии поморских селений, о чём речь пойдёт ниже, Нёнокса выделялось среди них. «Нёнокский посад, вследствие какой-то случайности, разбит на правильные участки с широкими прямыми улицами, самые дома его глядят как-то весело своими двумя этажами. В нем две церкви, из-за которых синеет узкая полоса моря, удаленного от посада прямым путем на шесть верст. По улицам бродит пропасть коров, овец, лошадей, попадается, против ожидания, много мужиков и не в рваных лохмотьях, как в Солзе. Видимо, живут они зажиточно и живут большею частью дома, не имея нужды отходить от него» (36).

***

Между Нёноксой и следующим значимым селением на Летнем берегу — Пертоминском, находятся ещё несколько деревень, менее крупных, но каждая из которых за свою многовековую историю сыграла определённую роль в освоении этой области Поморья. Это — Сюзьма и Красная Гора.

Сюзьма находится «в 86 вер. от гор. Архангельска и в 13 вер. от Ненокского посада» (37). Живописная местность, богатая удивительными пейзажами, которые удивительно переплелись с историческими событиями. Даже находясь казалось бы недалеко от губернского центра, она всё равно оставалась мало знакомой для тогдашних жителей Поморья, не говоря о Центральной России. «Дорога из Неноксы в Сюзьму идет по берег моря, поросшему лесом с тем особенно разительным признаком, что обращенные на север ветви совершенно обнажены от листьев и хвои. <...> Дорога гориста. <...> Красивое село Сюзьма расположено на левом песчаном берегу реки того же имени, через которую переправа на пароме» (38).

Это — одно из первых русских селений в Поморье, «существует давно, и в прежнее время она составляла вотчину Сийского монастыря, как значится в Двинских писцовых книгах XVII века. Монастырю принадлежали дикие и чёрные леса, треть реки Сюзьмы с ловлями красной рыбы (сёмги) и сена сто копен. Покосы простирались за сорок вёрст в верх по Сюзьме. Грамотой великих государей царей и великих князей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича, данной 1693 года февраля 28-го дня, ближнему стольнику и воеводе Фёдору Матвеевичу Апраксину и дьяку Андрею Фёдорову, подтверждено о владении Сийскому архимандриту Никодиму с братией по Сюзьме реке - в третью часть рыбными ловлями, и в Уне сенными покосами и прочими угодьями. По той Сюзьме реке, говорится в грамоте, рыбные ловли и сенные покосы, и на устье Сюзьмы реки соленой промысл-варницы и двор монастырский и крестьянские дворы, поселение вечное, - и к варницам пристань.

Следы варниц видны и теперь на берегу моря; но монастырский двор, имевший, по рассказам жителей, сорок дверей, где жили старец, приказчик монастыря с рабочими, снят и частью употреблён в постройку крестьянских дворов. С соленого промысла и красной рыбы платил монастырь в казну десятую часть. По описям, учинённым 1764 года всем монастырским имениям губернии, деревня Сюзьма заключала тогда только 25 душ. Промысел красной рыбы ведётся доныне; он обыкновенно начинается в сентябре, по уборке жатвы и сена; бывает велик или мал, смотря по ходу рыбы; улов вывозится в Архангельск для продажи. Наваги, корюшка, сельди, камбалы, сиги, морские окуни, вьюны, щуки, треска, не более 5-ти фунтов, редко и не в большом количестве, кумжа и сёмга, ловятся в мережи, расставленные по всему морскому берегу. Кроме этого, в весеннее время, с марта месяца, производится неводами лов белуг и нерпы, которых обыкновенно колют и, вырезав сало, по растопке продают. Для этой ловли ходят на карбасах по береговым припайкам, и носятся по морю около льдин, бывая ночь и день на открытом воздухе.

В густо растущих здесь лесах, составляющих сосняк, ельник, березник, осинник и ольху (лиственницы нет), водятся медведи, волки, лисицы, куницы, белки, горностаи, зайцы, выдры, олени; из птиц: гуси, лебеди, орлы, журавли, совы, чухари, рябчики и утки разного рода. Из пресмыкающихся: небольшие змеи. Из растений лекарственных: ромашка, верески, богородская трава, полынь, мать-мачеха; из приносящих ягоды: рябина, черемуха, малина, вкусная морошка, земляника, костяника, клюква, брусника, черника, смородина чёрная и красная, а также грибы разных видов.

Есть примечание, что в реках, наполненных камнями, или где, по выражению крестьян, каменные переборы, водится жемчуг; в речках Онежского и Кольского уездов это открыто; и там ловят, или, по крайней мере, прежде ловили жемчуг. Руководствуясь этим примечанием, я следил реку Сюзьму, она мелка и везде наполнена камнями так, что в малую воду трудно проплыть в лодке, не дотрагиваясь до них; камни при спадении воды торчат и высовываются повсеместно, но закрыты во время прилива. И здесь найдены жемчужные раковины, тёмно-жёлтые, овальные; они водятся от устья Сюзьмы вёрст за 8-мь. Жители местные знают это, но к ловле нет между ними охотников. Один только крестьянин занимался назад тому лет 10-ть ловлей раковин, но старался иметь этот промысел в секрете. Зёрна добываются синеватые или красные с просинью, следовательно, недозрелые, и в малом количестве. Наши архангельские ловцы жемчуга, относительно ловли его, мало имеют познания и не соображаются, при сем случае, с тем наставлением, которое на сей предмет изъяснено в указе 1766 года» (39).

 

До 1856 г. простояла первая в этом селении церковь — «во имя преподобного Антония Сийского, устроенная, вероятно, еще в давние времена на средства Сийского монастыря». Во время рейда в Белое моря англо-французской эскадры была разрушена, но вместо неё на «Высочайше пожалованную сумму в 1861 г. построена нынешняя (1894 г. - Н. Вехов) церковь во имя того же святого» (40). В 1892 и 1893 гг. она была ремонтирована на средства о. Иоанна Сергиева и титулярного советника И.П. Селиверстова. Храм был деревянным, крытый железом, одноглавый и однопрестольный.

Сюзьма стала популярной у жителей Архангельска с 1830-ых гг., как своеобразный стихийно возникший «бальнеологический курорт» - «как место морских купаний. Зажиточные жители Архангельска приезжают сюда в июе и нанимают помещения в крестьянских домах, в которых устроены ванны для морской воды, нагреваемой довольно первобытным способом — посредством раскаленных камней. В море ловится камбала, сельдь, навага и мелкая треска, а осенью семга. Выше по реке в прежнее время ловился жемчуг. Сюзьма в своих обрядах, обычаях и женских нарядах хранит еще много любопытных остатков старины» (41).

Сюзьма в наши дни. Фото: Илья Бармин

Далее на северо-запад от Сюзьмы по Летнему берегу следует другое старинное русское селение в этой области Поморья — деревня Красная Гора. «Проехав полями засеянными рожью и ячменем, путник въезжает в лес и дорога идет по берегу шумящей в порогах р. Сюзьмы; во второй половине перегона дорога снова выходит к морскому берегу и приводит к деревне Красной Горе» (42). По бытующей легенде, это название селение получило оттого, что Пётр I во время своего путешествия в 1694-ых г. (о нём ниже), проходя на боте мимо маленькой деревеньки и увидев, что местные бабы стоят на горе в красном и машут ему красными платками, назвал это селение Красной Горой

***

В 10 верстах от Сюзьмы располагается интереснейший природно-географический объект — Унская губа. «Не доезжая нескольких верст до Уны, с крайней и последней к морю горы, можно (с трудом впрочем) усмотреть небольшой край дальней губы, носящей имя соседнего посада. <…> Мыс, или рог, называемый Яренгским (ниже соседнего Красногорского), покрыт березняком и держит перед собою песчаную осыпь, которая в ковше губы, на низменном прибрежье, покрыта лугами, а дальше по горе—лесом и пашнями. Красногорский рог, покрытый сосняком и возвышающийся над водою на 11 с лишком сажен, закрывает со стороны моря небольшой, бедный иноками и средствами к жизни заштатный монастырь Пертоминский и две деревушки с саловарнями» (43).

Унская губа — «довольно большой залив, ковш, около 35 вер. в длину и местами до 10 вер. ширины; с южной стороны ковша вдается к юго-западу узкий рукав, длиною до 12 вер. При устье, от обоих краев Унского залива, тянутся в море две длинные мели, усеянные камнями, коргами: между ними проходит узкий пролив, имеющий длину на север около 5 вер., ширину до 3 вер., соединяющий Унский залив с морем (с Двинским заливом). Внешнее устье этого пролива ограничено мысами: Красногорским или Красным рогом с восточной стороны и Яренгским рогом с северо-западной стороны. Унский залив одно из красивейших мест на побережье Белого моря, берега его живописны, сама губа представляет большой фиорд» (44).

Унская губа. Фото: Николай Чуксин

Один из «унских рогов» - Красногорский, является выдающимся в море высоким, до 12 саженей, лесным мысом. Сама же Унская губа «славится обильным ловом, зимой в прорубях крупной наваги, привлекаемой заходящими сюда на зимовье сельдями и кончаками (Squilla) (45). <...> Поднявшись на Красногорский рог и проехав леса, путник видит перед собой бедный и забытый, обнесенный вместо ограды палисадником Пертоминский монастырь».

Известность отстоящему от г. Архангельска на 117 вёрст к северо-западу Пертоминскому монастырю принесли события, связанные с пребыванием здесь в 1690-х гг. Петра I, хотя и до этого святая обитель уже просуществовала почти полтора столетия.

История же самого монастыря до этих событий такова. «Основание пустыни положено было <...> еще в XVI столетии, со времени обретения и прославление мощей преподобных Вассиана и Ионы, пертоминских чудотворцев. Вассиан и Иона были иноками Соловецкой обители, <...> посланы в Архангельск для приобретения нужных для монастыря запасов. На обратном пути из Архангельска их застигла страшная буря на Белом море, вследствие которой одна из плывущих лодок, на которой находились иноки Вассиан и Иона и пять мирян, была залита волнами, и все находившиеся на ней люди погибли. Это случилось в 1566 году. Тела их были принесены волнами в Унскую губу, в то место, которое носит и в настоящее время название «Унских Рогов», и выброшены на берег, где в настоящее время находится Пертоминская обитель».

Преподобных обнаружили местные жители, крестьяне дер. Луды («Лудской деревни») и «решили перевезти тела их в свое село и там предать погребению с почестью, по христианскому обряду, около церкви. <...> Во время ночи преподобные, явившись ловцам во сне, заповедали им не возить их тела в село, а похоронить тут же, под большой сосной. <...> Над мощами их первоначально поставлен был один крест. В 1599 году, когда разнеслась по окрестностям о явлении преподобных, некоторым старцем Мамантом <...> июня 12 дня над мощами их поставлена была первая часовня, при которой однако населения и обитания людей не было. В 1617 году, в 25 день марта, благоизволением Божьим, некий старец, придя в Лудское селение, узнает от лудских жителей о преподобных Вассиане и Ионе и о месте их погребения. По совету лудских жителей поселиться там, <...> устроил келью и поселился в пустыне один. По некотором времени к сему старцу присоединяются другие старцы: Савватий, Дионисий и священноинок Ефрем, и мирских людей двое — Козьма со своим сыном. Эти первые поселенцы и положили начало и основание Пертоминскому пустынножительству.

В непродолжительном времени поименованные пустынники решили воздвигнуть Господу храм, и 29 мая 1618 г. приступили <...> к рубке леса и доставлению его на выбранное место». Все, кто проплывал мимо и видел трудящихся иноков, оказывали им посильную помощь. «Построив храм священноинок Ефрем за благословлением освятить оный, <...> должен был предпринять неблизкий и нелегкий путь в Москву. Испросив благословление митрополита и получив атниминс, книги и пр., он отправился обратно в пустыню, но на пути был ограблен и убит литовцами. В то же время были убиты литовцами в Каргопольском уезде собиравший на монастырское строение вышеупомянутый мирянин Козьма с сыном. Оставшиеся иноки пустыни, отчасти по скудости к пропитанию, а более от страха нашествия литвоцев, разошлись; оставался в пустыне один только инок Савватий. Новопостроенный храм в продолжении пяти лет оставался неосвященным. Через недолгое время к иноку Савватию пришел в пустыню с Поноя (46) священник Иаков, который и решился отправиться в Вологду с ходатайством к архиепископу об освящении новосозданного храма. Окончив с помощью Божьей благополучно свое путешествие, Иаков 24 сентября 1623 года освятил новый храм в честь и славу Преображения Господня» (47). Но ещё раньше, царской грамотой от 11 июня 1621 г. монастырю были отведены пахотные и сенокосные земли с разными угодьями. Так что положение обители стало более прочным.

В 1637 г. иноки монастыря исходатайствовали о разрешении «построить в обители другую церковь, в честь Успения Божьей Матери с приделом св. Алексия человека Божьего. Разрешение <...> было дано в грамоте от 5 марта 1637 года». В 1679 г. монастырь хлопочет о разрешении начать постройку «нового деревянного Преображенского храма, с приделом великомученика Феодора Стратилата на место первого обветшавшего <...>. Построение нового храма окончено было в 1684 году, и 28 сентября <...> совершено было его освящение. <...> В 1861 г. храм <...> был поновлен, покрыт досками, обшит тесом и окрашен охрой, а в 1892 году покрыт железом.

5 февраля 1683 года дана была грамота от царей Иоанна и Петра Алексеевичей на построение каменной церкви в честь Успения Божьей Матери, согласно обещанию их брата Федора Алексеевича «с трапезой хлебной и погребы» на казенный счет, при этом повелевалось <...> особой грамотой доставлять на строение все нужные материалы. <...> На построение этой церкви доставлялся казенный материал, монастырю от великих государей дарованы были многие льготы». Этой грамотой братии монастыря повелевались и значительное денежное жалование, и «хлеба по три чети муки ржаной по полу-осьмине, круп овсяных, гороху, толокна по полу-осьмине по осьмине солоду ячного человеку на двадцать братов», дрова, воск, ладан, вино церковное, мёд, «муки пшеничной на год, по все годы вечно», а в случае нехватки продовольствия и прочей утвари всё требуемое доставлять из Архангельска на «дощанике с кормчим и гребцами».

Кроме этого, по этой грамоте монастырю отдавалась дер. Красная Гора со «всеми озерами, с рыбной ловлей и с пахотной землей и покосами с лесами и варницами. Отдавались все тони «от Красной горы до речки Чухчи и до Звозной тони и Ручьевихой и меж тех упомянутых тонь черными лесами и сенными покосами и всякими угодьями да от Красной-же горы в другую сторону до Унской губы тонями же Сосновской, Ручьевихой и Космочихой и Большой и Малой Куровицами»». От пошлин освобождалось всё добываемое и продаваемое с этих угодий, а все промышленники, кто осуществлял тут лов рыбы или пользовались другими угодьями должны были уплачивать десятину (48).

Конец XVII в. в истории церквей Пертоминского монастыря отмечен заменой деревянных зданий на каменные. Сначала было возведено каменное здание Успенской церкви, для которой ещё в мае 1684 г. очередной грамотой предусматривалось выделить монастырю почти все остатки строительных материалов, оставшиеся после возведения в Архангельске городских и гостиничных дворов. Строительство каменного здания церкви Успения Божьей Матери продолжалось девять лет и закончилось в 1692 г.; тогда же она и было освящена. В том же году было разобрано здание «старой деревянной Успенской церкви, так как она по своей ветхости стоит давно пустой» и её можно было бы «употребить на топливо и на обожжение кирпича». Построенная каменная церковь стала двухэтажной; «в верхнем этаже находится храм, а в нижнем – две кельи и две комнаты», одна из которых служила трапезной. В 1893 г. прогнившую дощатую крышу заменили железной.

Есть упоминание о существование в монастыре «деревянной церкви Всемилостивого Спаса, но о времени построения ее документов не сохранилось». В июне 1691 г. её разобрали и «лес сожгли на берегу Унской губы, куда и бросили пепел» (49).

С 1807 г. в Пертоминском монастыре на месте «часовни, где почивают мощи св. Вассиана и Ионы, пришедшей в совершенную ветхость» начали строить «небольшую каменную церковь». Строительство было окончено в 1814 г.; «вновь построенная церковь была освящена во имя Преподобных Зосимы и Савватия, Соловецкий Чудотворцев, <...> 26 июня 1814 г. <...> Зосимо-Савватиевская церковь каменная, одноэтажная, длиной шесть печатных аршин, 2 аршина и 3 четверти, в одной связи с ней находится каменная колокольня высотой в 5 сажен. В этой церкви была поставлена и гробница, в которой почивают мощи Преподобных  отцов Вассиана и Ионы, <...> при стене с южной стороны» (50).

«В голодный 1837 г. монастырь помогал поморам, которые приходили сюда (даже из-за 35 верст, как из Сюзьмы), чтобы принять ломоть хлеба и отнести его к страдающей семье. Монахи с нанятыми рабочими сеют ячмень и рожь (урожай сам-4) и садят овощи (даже огурцы в парниках). В монахах все больше люди дряхлые, ни к какой работе не способные, и в бесплатных рабочих – обетные» (51).

             "Монастыри Архангельской епархии". Фотографии 1884, 1885 и 1886-х гг. Архангельск, 2006

 

***

В 1694 г. у Летнего берега, Петроминского монастыря, потерпел крушение бот «Святой Пётр», на котором после посещения Архангельска император Пётр I совершал поездку на Соловецкие острова. 30 мая, «яхта, отойдя от Архангельска 120 верст, попала в такой страшный ураган, какого не помнили самые бывалые мореходы. Яхта была уже повреждена, надежда на спасение казалась напрасной. Все приготовились к смерти, сам Петр принял причастие из рук архиепископа, но продолжал одобрять упавших духом и управлять яхтой. <...> Лоцман Антипа Тимофеевич Панов решился для избегания гибели направить яхту через опасные Унские рога в Унскую губу», отстранил стоявшего у штурвала Пётра I, и сам стал вести яхту; «опытный глаз и верная рука не изменили Антипе и яхта, пройдя между рядами камней, в полдень 2-го июля стала на якорь в виду Пертоминского монастыря».

За героический поступок Пётр выдал Панову пять рублей на одежду, навсегда освободил от монастырских работ, отдал «на память свое измокшее платье и назначил пожизненную пенсию». Находившийся три дня в монастыре царь, пережидая бурю, «сделал щедрый вклад на постройку каменного двухэтажного собора Успения Божьей Матери и настоятельских палат». Государь пожаловал «на строение монастырской ограды 200 гривен, братии 600 гривен; столько же на лодью монастырскую, вместо разбитой бурей на промыслах. Для церковного богослужения дано большое количество вина и свечей, а для трапезы – рыбы. Приказано отвести монастырю земли, рыбные и звериные ловли, возвратить взятые у него за несколько лет пошлины. Монахи с игуменом кланялись, крестились, благословляли, не находили слов благодарить Бога и Государя за такие неожиданные милости» (52).

Но этим не ограничилась благодарность Петра I за спасение. Приказал «вырыть мощи пр. иноков Вассиана и Ионы, Петр перенес мощи в деревянную церковь Преображения Господня. <...> На месте своего выхода на берег Государь своими руками сделал и поставил сосновый двухсаженный крест, находящийся ныне (1898 г. - Н. Вехов) в соборе в г. Архангельске. В 1894 г. на месте этого креста игуменом Полиевктом поставлена небольшая церковь Животворящему кресту и в ней помещены точная копия сооруженного Петром Великим креста, его портрет и крест, поставленный на сем месте путешественником конца XVIII столетия по северу секунд-майором Петром Ивановичем Челищевым. На этом кресте вполне ясно сохранилась та надпись, которые описана в дневнике Челищева, изданном Л.Н. Майковым, Спб., 1886 г. «На сем месте водружен крест Петром Великим, деланный им, а обновлен его подданным и почитателем Петром Челищевым 1891. VII» (53).

Хотя в первое десятилетие XX столетия Пертоминский монастырь считался небольшим (вместе с архимандритом Аполоссом в нём числилось шесть иеромонахов, шесть монахов и семь послушников), к 1906 г. в нём возвели колокольню и четыре башни. Ограда представляла собой небольшое трапециевидное по форме укрепление с башнями на всех четырех углах. К северо-востоку от Успенского собора находились проездные ворота, оформленные в виде полуциркульной арки, в центре которой возвышалась луковичная главка с крестом. Отсутствовали лишь земляные валы и палисад и характерный для крепостей глубокий ров, что было связано с утратой им, хотя бы номинальных фортификационных функций, поскольку старые торговые пути уже сошли на нет. На рубеже веков при монастыре организуется спасательная станция, находившаяся на западном мысе при входе в Унскую губу, на Яренгском Рогу.

В 1920 г. монастырь закрыли. Первоначально в нём предполагалось разместить коммуну имени Сталина, но в 1929 г. разместили трудовую детскую колонию (54). При переоборудовании бывшего монастыря для нужд детской колонии снесли все церкви, сильно исказили перестройками другие сооружения. Монастырскую гостиницу и двухэтажное здание братии, облицованное кирпичом, переоборудовали под жилые комнаты для детей, а здание с нижним каменным и верхним деревянным этажами – под квартиры служащих детского дома. В располагавшемся рядом с братским корпусом, очевидно, за оградой монастыря, здании второй половины XIX в. разместили мастерские и классы детского дома. Расположенную в южной части ограждения башню использовали под изолятор, аптеку и квартиру фельдшера. «Коммуна имени Сталина» фигурирует на карте 1943 г., хотя сам пос. Пертоминск, видимо, появился на официальной карте страны в начале 1930-ых гг.

В южной башне бывшего монастыря в наши дни находится почтовое отделение. Западная башня, которая в действующей обители использовалась под помещения для хлебных припасов, в советский период служила магазином – в нижней части был продовольственный, а вверху – книжный. В северной башне в 1940-е гг. располагалась пекарня, а верхнем этаже – жилье. В восточной башне в те же годы на втором этаже размещалась сберкасса, а внизу – райздравотдел.

Остатки Пертоминского монастыря в наши дни. Фото: Илья Бармин

Сейчас на месте монастыря находится небольшой посёлок Пертоминск (по данным на 2010 г. в нём живёт всего чуть больше 250 человек), относящийся к Приморскому району Архангельской области, а с 1943 по 1958 гг. он был центром Беломорского района. Как сейчас выглядит бывший монастырь хорошо видно из приводимых фотографий 2010-ых гг.

***

Среди других селений Летнего берега Поморья – две старинные деревни Уна и Луда, расположенные по берегам Унской губы. Поморские деревни Уна и Луда стали одними из первых русских селений, которые обосновались ещё в начале XIV веке, на берегах рек при впадении в Унскую губу Белого моря. Их разделяет всего четыре километра, и селения очень схожи между собой. Разница между ними лишь в том, что деревня Уна стоит на реке Уне, а деревня Луда – на реке Луде.

В XIV в. эти земли принадлежали крупному боярскому роду Степановых. Чуть позже они стали собственностью их наследника Амоса, которому по раздельной грамоте 1491 г. перешли большие владения (в том числе и в Уне , где он жил сам) пожни, рыбацкие тони, половинная доля в соляных варницах. Прославившись своими мастерами по выварке соли Уна и Луда определили тем самым свою судьбу на несколько столетий вперед. После смерти Амоса в 1527 г., сыновья его разделили отцовские владения между собой. Значительная часть их досталась старшему сыну Амоса – Алексею. А тот после пострига в монахи передал свои владения монастырям и церквям, в том числе, церкви Св. Климента в Уне и Богородицкой в Луде.

Современная дер. Уна, а в прошлом Унское селение, или Унский посад, лежит примерно в 6-7 км выше устья впадающей в кут Унской губы р. Уны. Впервые это селение упоминается в Уставной грамоте 1398 г., пожалованной двинским боярам, сотскому и всем «черным людям Двинской земли», где указаны места до Уны («до Уны тридцать белъ»). Этот документ Великого князя Московского Василия I определял размеры поборов и судебных пошлин, взимавшихся с поморских крестьян в пользу княжеской казны, и относился ко времени первой попытки Московского княжества отнять Поморье у Великого Новгорода. В Двинской «Отказной новгородской грамоте на Двинские земли» 1471 г. Уна, называемая Унским Усольем, числится уже в числе великокняжеских владений, уступаемых Москве Новгородом, а название «Усольe» свидетельствует, что уже в то время в Уне занимались солеварением. В начале XVII в. дер. Уна упоминается как посад, имевший свою собственную торгово-ремесленную часть (55). В 1556 г. в пользу Антониево–Сийского монастыря было отписано несколько варниц в Уне. По переписи 1688 г. соляные варницы в Луде и Уне принадлежали Соловецкому монастырю. С 1780-ых гг. Уну и Луду стали называть посадами.

Академик архитектуры В.В. Суслов. 1857–1921. Каталог выставки, л. 1971

Конец XIX в. «Унский приход состоит из Унского посада, в котором находятся две приходские церкви, и из деревни Красногорской с приписной церковью. Несомненно, что это один из древнейших приходов; образование его, вероятно, совпадает с устройством на Уне первой церкви в 1501 г., существующей по настоящее время (1894 г. – Н. Вехов) и при всем том весьма прочной. Первоначально она была однопрестольной – во имя священномученика Климента (56); но в  1871 г. пристроены два придела: Иоанно-Богословский с северной стороны и Николаевский с южной, вследствие чего она имеет в настоящее время вид креста. Вторая церковь однопрестольная во имя Св. Троицы устроена в 1848 г. и имеет вид корабля. При них отдельно стоящая колокольня, обнесенная вместе с церквами оградой. <...> В приходе имеются церковно-приходская школа грамоты в Унском посаде, открытая 7 янв. 1891 г. и школа грамоты в Красногорской деревне с 22 дек. 1893 г. Первая помещается в доме священника, состоящего и законоучителем ее безвозмездно; учительницей же состоит его жена. Учащихся к 1 янв. 1894 г. было 24 мальчика. Школа грамоты помещается в Красногорской приписной церкви. <...> Прихожан <...> в Унском посаде при приходских церквах к 1 янв. 1894 г. было 438 м. п. и 509 ж. п.; в Красногорской деревне при приписной церкви в 1890 г.числилось 118 душ м. п. и 152 ж. п. Приписная церковь в Красногорской деревне устроена в 1893 г. вместо прежде бывшей часовни на средства московского купца Ивана Федоровича Логинова. В ней один престол во имя Свят и Чудотворца Николая» (57).

В 1940 — 1943 годах дер. Уна была центром Беломорского района Архангельской области.

***

«Следующие по Летнему берегу селения - Яренга и Лaпшенга (58) - выстроены на песчаном берегу и оба имеют по одной церкви, около 50 домов и по сту обывателей. <...> С севера от Лапшенги берег к деревне Дураковой (59) значительно возвышается. Выступают из-за прибрежьев лесистые холмы, известные под названием Летних гор, поднявшихся над морем от 30 до 50 сажен. Однако общий вид берега безотраден: тускло горят во всегдашней мрачности воздуха беломорских прибрежьев сельские кресты и главы, хотя солнце и благоприятствует лучшему явлению. Серенькими кучками кажутся из морской дали дома деревень этих. За ними мрачно чернеет лес, раскинутый по горам, и страшно глядят зубья и щели прибрежного гранита, за который цепляется весь этот сосняк и ельник. За маленькой бедной деревней Дураковой к Ухт-Наволоку берег становится до того костлив, или каменист, что кажется целой стеной, огромной поленницей набросанных один на другой кругляков. К тем из них, которые подмываются водой, прицепилось несметное множество маленьких, белого цвета раковинок, в которых, от действия солнечных лучей и приливов воды, развиваются морские улитки. Видится тура, или морская капуста. Обхвативши листьями своими, бледно-зеленого цвета, прибрежный камень, тура плавает на поверхности воды, не отходя далеко от места своего прикрепления, и поддерживается в этом плавучем положении теми шариками, которые заменяли здесь, вероятно, и цвет, и плод, и которые сильно щелкали и под ногами и в руках от нажиманья» (60).

Окрестности Яреньги. Фото: Илья Бармин

К западу от Унской губы раскинулось селение Яреньга, центр одноимённого прихода, «известное уже с XVI в. под именем Яренгского погоста, в котором была деревянная церковь во имя Святителя и Чудотворца Николая, устроенная, вероятно, на средства Соловецкого монастыря, имевшего многочисленные угодья по всему прибрежью Белого моря. При ней было несколько человек братии, как это видно из записок, отысканных в давние времена у яренгских крестьян, в которых, между прочим, говорится: «У моря на берегу погост Яреньга, а на погосте церковь Николая Чудотворца, деревянная, с трапезой, да часовня; а в церкви образа святые, иконостас и колокола и святое церковное строение Валаама да братии его» <...> Поэтому Яренгский погост назывался даже Яренгским монастырем» (61). В 1635 г. Яренгский погост со всеми угодьями передали Соловецкому монастырю «по причиненному убытку от морского наводнения,  <...> со всем строением и с живущими в оном же оброчными, бобыльскими и казачьими людьми с дворами и со всеми угодьями.

Погост этот стал известен особенно после явления почивающих в нынешнем Зосимо-Саввативском Яренгском приходском храме мощей св. Иоанна и Логгина, бывших послушниками Соловецкого монастыря при игумене св. Филиппе и утонувших 1561-63 г вместе с другими тружениками Соловецкими, плывущими на 15 судах с известью». Тела двух утопленников божьих, «найденные вскоре после потопления, были преданы земле – Иоанна на берегу р. Сярты в 7 верс. На запад от Яренги <...> и Логгина на бер. р. Сосновки в 8 верс. на восток от Яренги. <...> Затем спустя 25 лет честные мощи угодников божьих по особым чудесных указаниям были перенесены к храму Свят. Николая и положены – св. Иоанна под южной и св. Логгина под северной стеной часовни, нарочито перед этим построенной в честь угодников и существующей до настоящего времени. <...>Яренгский погост или монастырь обращен в приходскую церковь, вероятно, во время повсеместного распоряжения правительства об отбирании от монастырей большей части вотчин, <...>.

В настоящее время (1894 г. – Н. Вехов) в Яренгском приходе две церкви: одна каменная, однопрестольная во имя Свят. и Чудотв. Николая, устроенная в 1812 г. и освященная в 1813 г. вместе прежней деревянной, устроенной в XVI в. и сгоревшей в 1811 г. Другая ьакже однопрестольная во имя Зосимы и Савватия Соловецких, устроенная <...> в 1632 г. на средства Соловецкого монастыря, в коей почивают мощи святых и праведных Иоанна и Логгина, яренгских чудотворцев. Церковь эта деревянная, довольно высокая и прочная. <...> В приходе в 1884 г. была открыта церковно-приходская школа, переименованная затем в школу грамотности, помещающуюся в доме священника, который состоит законоучителем и учителем безвозмездно. Учащихся в ней в 189¾ уч. г. было 7 мал. и 2 дев. Прихожан к 1 января 1894 г. состояло 189 душ м. п. и 183 ж. п., проживающих близ приходских церквей в одном Яренгском селении, в коем 64 двора. В приходе имеются три часовни: одна на берегу Белого моря у реки Сярты в 7 верстах на запад от Яреньги – на месте обретения мощей праведного Иоанна, другая на берегу Белого моря у р. Сосновки в 8 верст. На восток от Яреньги на месте обретения мощей прав. Логгина и третья близ приходских церквей над могилами св. Иоанна и Логгина, почивавших своими нетленными телесами под стенами ее пятьдесят лет до перенесения их в Зосимо-Савватиевскую церковь» (62).

Яреньга, наши дни. Фото: Сергей Нечаев

Два других селения западной части Летнего берега – Лопшеньга и Летний Наволок (Дураково) — мало чем примечательны, но каждое из них в старину был центром прихода.

«Лопшенгский приход существовал еще в прошлом (XVIII в. - Н. Вехов) столетии, <...> затем на время он был закрыт, а в 1858 г. снова открыт. В нем одна деревянная церковь о трех престолах; вл имя Введения во храм Пресвятой богородицы и препод. Кирилла Белозерского в летней холодной части и Свят. Филиппа в зимней теплой; последний устроен в 1865 г; здание самой церкви обшито и окрашено» (63).

Лопшеньга, наши дни. Фото: Сергей Нечаев

«Дураковский приход состоит из одного села того же имени, расположенного на северном берегу носа (мыса. - Н. Вехов), отделяющего Двинскую губу от Онежской, в 210 верст. от г. Архангельска, в 35-ти от Летнезолотицкого прихода (этот приход входил в состав Онежского уезда Архангельской губернии. - Н. Вехов) и в 40 от Лопшенского (Архангельского уезда). В приходе одна деревянная церковь, устроенная в 1842 г., крытая тесом и наполовину обшитая; возне нее стоит колокольня; оба здания обнесены оградой. В церкви два престола: главный (холодный) в честь Преображения Господня и придельный (теплый) в 1868 г. (64).

Мыс Летний Наволок, помимо того, что здесь находится одноимённое с ним крайнее западное селение Летнего берега, примечателен тем, что в пятнадцати километрах от него лежит небольшой остров Жижгин. На нём до сих пор сохранился один из самых старых на Белом море маяков.

«С каменистого мыса Ухт-Наволока виднелся в дали моря, по направлению к северо-востоку, остров Жожгин, или Жегжизня (65), как будто весь затянутый в туман, остров, обитаемый только служителями при маяке, освещаемом с 1842 года» (66). Остров Жижгин — стратегически важный объект для мореходства на входе в Онежский залив с того времени, как между г. Онегой и другими областями Поморья и Европой было установлено торговое сообщение. С XVIII в. в Онеге размещалось немало представительств иностранных торговых фирм, а в 1760 г. обосновавшийся здесь английский лесопромышленник Вильям Гом, который даже имел верфь на р. Онеге, для удобства мореплавания на острове Жижгине устроил шестиметровый деревянный маяк с жировыми светильниками. Им же была организована артель лоцманов из крестьян селения Лямцы с Онежского берега для проводки судов в Онегу. Но в 1780-х гг. с прекращением деятельности В. Гома, окончилось и освещение этого беломорского маяка. Деятельность же лоцманов, составивших частную артель, продолжалась  до 1816 г., когда правительством было образовано из них «Онежское Общество лоцманов». В 1840 г. лоцманы переселились с острова Жижгинска на мыс Летний Орлов.

В 1838 г. на месте давно уже вышедшего из строя маяка Гома по инициативе архангельского морехода Пашина, поддержанной Морским министерством, началось строительство нового, каменного маяка. Его проект был разработан выдающимся гидрографом адмиралом российского флота Михаилом Францевичем Рейнеке Подряд на проведение всех работ получили купцы Василий Каменев из Санкт-Петербурга и Николай Демкин из Осташкова. В 1841 г. капитальная двадцатиметровая маячная башня, сохранившаяся до наших дней, открыла освещение по всему горизонту. Этот маяк — один из немногих ныне действующих на Белом море.

Подробнее о маяке>>

Чуть позже, в 1843 г. Главным Гидрографическим управлением при маяке была учреждена гидрометеорологическая станция II разряда - МГ-II Жижгин, которая до 1920 гг подчинялась Военпорту и Лоцдистанции в Архангельске; в 1920 г. её передали в систему Гидрометеослужбы (Убеко-Север). Первыми в документах станции упоминаются унтер-офицер Порывкин и коллежский регистратор Исаковский. В 1890 г. к наблюдениям приступил смотритель маяка Ефим Иванович Ратманов. Более сорока лет эта славная фамилия не сходила со страниц истории станции: вахту продолжали четыре сына и две дочери Ефима Ивановича. Созданная метеостанция вела круглогодичные наблюдения за атмосферой, осадками и состоянием моря. Появилась на острове и часовня, а при ней небольшое кладбище, на котором хоронили маячников.

На острове Жижгин неподалеку от метеостанции в конце 1910-ых гг. был основан пункт по добыче морских водорослей для начавшего в январе 1918 г. свою работу в Архангельске йодного производства. Это предприятие - первый в России завод, остающийся таковым и сейчас, по производству йода из морских водорослей. В 1930 г. он стал именоваться йодным заводом, а с 1933 г. - агаровым заводом. 11 ноября 1934 года на этом предприятии была выработана первая в СССР промышленная партия агара из беломорской водоросли анфельции. В 1964 г. завод реорганизован в Архангельский водорослевый комбинат, на который были возложены функции добычи, приемки водорослей от поставщиков (колхозов Архангельской, Мурманской областей, Карельской АССР) и производства агара, альгината натрия и маннита.

Нынешнее население острова — десять человек, имеющих пять хозяйств (2009 г.). Из них, восемь человек — работники маяка и два — гидрометеослужбы.

Жижгин. Фото: Андрей Волков.

***

Селения, о которых я рассказал выше, удивительным образом вписаны в окружающий их ландшафт, и неотделимы от красочных панорам Летнего берега. Все деревни и другие обжитые места располагаются вдоль моря, поскольку жизнь семьи крестьянина-помора была целиком связана с морем. Хозяйственный уклад жителей разных селений был, по-видимому, также довольно однообразен и мало менялся со временем. Вот что по этому поводу заметил писатель С.В. Максимов, путешествовавший по Северу в начале 60-х годов XIX в. и посетивший Нёноксу и Сюзьму. «Те же задымленные, старые саловаренные сараи <...>  попадаются за Сюзьмой, в Красной горе и в Унском посаде; те же слышатся рассказы о том, что и здесь ловят по осеням в переметы семгу, что в неводы охотно попадает и навага, что также у берега выстают белуги (67), но что не ловят их за неимением неводов, которые дорого стоят <...> что во всех этих местах по осеням идет и сельдь, но в весьма незначительном количестве сравнительно с камским поморьем. Те же двухэтажные дома, те же деревянные церкви или, вместо них, такие же часовни мелькают каждом селении; тем же безлюдьем поражают прибрежья моря; те же, наконец, колышки торчат в воде у берега, и качается на волне карбас со сторожем. Разницы в способах ведения промыслов между всеми этими селениями нет никакой, кроме, может быть, того только, что в Уне (посаде) обыватели ходят также в лес за лесной птицей по примеру следующих деревень к городу Онеге, на значительное уже расстояние удаленных от моря, каковы: Нижмозеро, Кянда, Тамица, Покровское и другие. На 20, на 30 верст удалёны селения одно от другого и только по две, много по три часто пустых промысловых избушки напоминают на всех этих перегонах между приморскими деревнями о близости жизни, труда и разумных существ. Чем-то необычайно приятным, как будто какою-то наградой за долгие мучения кажется после каждого переезда любое из селений, в которое ввезут наконец с великим трудом передвигающие ноги почтовые лошаденки. То же испытывается и в следующих за Сюзьмой селениях — в деревне Красной горе и в посаде Унском» (68).

Летний берег, наши дни. Фото: Илья Бармин.

Примерно в этот же период, что и С.В. Максимов, побывал на Летнем берегу и другой известный знаток Севера князь Л. Ухтомский. Вот, например, его впечатления о посещении Сюзьмы. «Рассматривая домашний быт жителей Сюзьмы, их нельзя назвать зажиточными, но, во всяком случае, они имеют больше достатков, чем крестьяне внутренних губерний. Начать с того, что близость Архангельска дает поморам возможность иметь много заработков поденщиной. По берегу Сюзьмы разбросано немало плавнику и всякого лесу, который выбрасывается морем, так что, по-видимому, дров не приходится покупать. С весны жители питаются морскою рыбою и каждый домохозяин имеет свою лодку и свои снасти. Ловится камбала, селедка, навага и мелкая треска. Из морских рыб не едят только вьюна. <...> Часть пойманной рыбы вялят в запас. После страды, в августе месяце, промышляют семгу и охотятся на лесную дичь. С 1 октября промышляют нерп, а зимою охотятся на морского зверя. К сожалению, все эти заработки – случайные: выдаются года, когда бурные погоды отгоняют от берега рыбу и морского зверя; случается тоже, что и птиц бывает мало в лесах; а так как хлеб родится в поморье недостаточно для пропитания местных жителей, то поморы нередко терпят нужду, входят в долги и потому, для поддержания благосостояния жителей, необходимо поднять другие отрасли домашнего хозяйства: огородничество и скотоводство, которые вернее обеспечивали бы поморов» (69).

Выбросы плавника на берегу Белого моря, наши дни. Фото: Илья Бармин.

На протяжении веков основной «валютой» поморов Летнего берега, да и всех областей Поморья, оставалась сёмга, ибо она была самой дорогой. Эта ценная рыба ловилась здесь «по всему берегу, соответственно его физическому однообразию». По наблюдениям в 1910 г. специалиста по рыбным промыслам В.Р. Алеева здесь «по всему берегу нет такого места, где бы семга совсем не ловилась: тони без перерыва следуют одна за другой. Весь Летний берег можно себе представить уставленным тайниками». О распространении сёмужьего лова среди крестьян этой части Поморья можно судить хотя бы по таким фактам, приводимым В.Р. Алеевым: «самое большое расстаяние между ними (между промысловыми «снарядами»-сетями. - Н. Вехов) на тоне Ручьевой мох, с. красногорки, 900 саж. есть 1000 саж. на тоне Пертоминского монастыря, <...> в силу особого положения.   <...> Наименьшее расстояние между тайниками 30 саж. на Лопшенской тоне № 11. Большинство тайников, именно 70%, поставлены один от другого на расстоянии от 100 до 300 саж. <...> и оставшиеся 30% <...> с расстоянием от 30-105 саж. <...> и на рпсстояниях свыше 500 саж.» (70).

Хотя во второй половине XIX—начале XX в. её лов на Летнем берегу производился ««броднями», поездами, ставными неводами, тайниками, в рюжи, заборами, заколами (71) и прочими» (72), основной же промысел осуществлялся ставными неводами, необходимым условием которого было «сторожение» рыбы. Вот как описано это у С.В. Максимова на Летнем берегу: «<...> на море торчали в несметном множестве над водою колья, подле которых качался карбас, стоящий на якоре»; в этом карбасе сидел сторож. Как только рыба попадает в сети, поплавки начинают дёргаться, и это замечает сторож, он начинал сильно кричать, чтобы его услышали на берегу и вытащили сети (73).

Небезынтересен был и заборный лов сёмги, в Поморье его обычно применяли на Кемском, Онежском и Терском берегах. Самый известный забор на Летнем берегу существовал около дер. Солзы, хотя были и другие — близ селений Сюзьмы и Дураково (Летний Наволок). Вместе с понойским (на р. Поной, Кольский полуостров) и ковдским (р. Ковда в современной Северной Карелии, где заборы сооружались регулярно до последней трети XIX в.) заборами солзовский был одним из крупнейших промысловых сооружений, находившихся в общинном владении. В большинстве случаев заборы строились ежегодно, но бывало, что сооружение заборов производилось раз в два-три года. Например, уже упоминавшийся солзовский забор возводили после Николина дня — 9 мая по старому стилю. Забором около селения Дураково ловили сёмгу с июня, а сюземским — с августа. Во всех заборах промысел семги шёл до заморозков. После окончания лова заборы разбирали или в ряде местностей оставляли на всю зиму до тех пор, пока их не сносило весенним разливом.

Семужий невод. Рисунок из кн. "К исследованию рыбных и звериных промыслов на Белом и Ледовитом морях". СПб, 1863

Интересна была организация семужьих промыслов. Так, к примеру, на сюземском семужьем лове каждые 11 душ составляли артель, которая пользовалась сообща всей тоней и общими орудиями лова. Каждый член артели вносил по 10 сажен сети; эти отдельные части сшивались вместе и образовывали одну большую сеть (морскую ставную снасть или ручную поплавень). Кроме того, член артели должен был иметь свою лодку; если он не имел ее, то должен был взамен прибавить еще сети сверх вложенной. В «сидении» на семужьей тоне (выжидании команды сторожа в промысловой избе) принимали участие всё население той или иной деревни — женщины, старики, даже малолетние дети и лица, не относившиеся к данной общине. На Летнем берегу, на морских тонях, принадлежавших Солзе, каждый год по жребию сидел «десяток» — партия ловцов, состоявшая обычно из родственников или соседей. «Десяточные» снасти тоже составлялись из отдельных сетей.

В Солзе, в собственности жителей которых находился солзовский забор, местная деревенская община, ещё зимой запасалась лесом и необходимым материалом для постройки забора, причем каждая душа должна была заготовить одну сажень «талья» (лозняка, которым переплетают колья забора). После весеннего Николина дня (9 мая по старому стилю) выходило на работу до 100 человек, и в три дня возводили забор. Участие в постройке тоже распределялось по душам: у кого в семье была одна ревизская душа, тот работал один день, у кого три души — три дня, у кого было больше трех, приводил ещё одного работника. Когда начинался лов, двое очередных ежедневно ходили к забору, осматривали его и кротили (74) попавшуюся рыбу. Кто не ходил на забор, платил штраф 25 коп. за пропущенный день. Рыбу солили сообща и отвозили на продажу в Архангельск, а вырученные деньги делили подушно. Сетный предзаборный лов также был общественным: ловили ставным неводом, на который каждый член общины вносил по сажени сети; карбас для лова был общественный. Все участвующие в этом лове должны были ежедневно (по шесть человек) проводить «дневанье», т. е. целый день дежурить у невода. За каждую душу должно было быть отработано определенное число дней. Улов продавали и деньги тоже делили подушно (75).

Застывшей во времени представлялась жизнь в селениях Летнего берега по прошествии полувека другому исследователю Севера — Л.В. Костикову, который в заметке о своей поездке в Архангельскую губернию летом 1910 г., писал по этому поводу: «Посетил деревни Таборскую, Солзу, Ненокский посад, Сюзьму, Красную горку и Пертоминский монастырь <...>  Все эти деревни на один лад, живут одним общим укладом» (76). Такого же мнения придерживались почти все исследователи прошлого этого региона, считая, что поморские селения отличались друг от друга только размерами и экономическим состоянием жителей. Там, где население вело промыслы в крупных масштабах, было больше зажиточных крестьян, двухэтажных домов, скота.

Настоящим сельским хозяйством поморы не занимались. К тому у них не было возможностей из-за неблагоприятных почвенно-климатических условий, приобретения посевного материала и орудий. «Скотоводство здесь в самом плохом состоянии, не представляет предметов дохода, а существует только для домашнего хозяйства. Упомянув о скотоводстве, нужно сказать, что здесь лошади мелки и слабы. Скот тоже мелок и мясо его без вкуса по причине плохого корма и недостатка лугов. Овцы мелки и шерсть у них грубая. Зимою сеном кормят только овец, а рогатый скот кормят мхом (ягелем). По словам поморов, ягель, выбранный в одном месте, вырастает через 6 лет. Из огородных овощей в Сюзьме садят только картофель. Средний урожай его бывает сам-четверть. Нет никакого сомнения, что здесь могли бы произрастать и другие овощи» (77).

Хлебопашество в Солзе, Неноксе и других южных селениях Летнего берега было «незначительно по бесплодию почвы и суровости полярного климата» (78). По наблюдениям Л.В. Костикова в начале XX в. «земледелием по всему Летнему берегу занимались женщины; мужское население летом — на рыбных промыслах <...> Помимо земледелия, женщины издавна составляли основную рабочую силу на сенокосе, разводили и содержали скот, занимались ловом различной рыбы, <...>  вели домашнее хозяйство и использовались в качестве <...> рабочего скота». В селении Яреньге, например, весной, «когда скот слишком ослаблен длительной зимней голодовкой, женщины иногда использовались для обработки земли» (79). В начале XX в. крестьяне деревень Красной горки, Лоншеньги, Яреньги и др. покупали сельскохозяйственные орудия в Архангельске или Онеге, так как не знали никаких ремесел, кроме постройки лодок.

Летний берег Белого моря. Фото: Илья Бармин

 

Приведена авторская версия статьи, предоставленная для публикации на сайте Н.В. Веховым. Журнальный вариант "Потаенный уголок Русского Севера" опубликован в "Московском журнале" №5, 2016: 79-96.

Примечания:

(1) Автор имеет в виду другие области Поморья - Терский, Кандалакшский, Корельский (ныне — Карельский) и Поморский берега.

(2) Жилинский А.А. Крайний Север Европейской России. Архангельская губерния (Ледовый океан и Белое море. Мурман. Лапландия. Карелия. Поморье. Кемь. Онега. Северная Двина. Архангельск. Холмогоры. Пинега. Шенкурск. Мезень. Канин. Печора. Новая Земля. Карское море). Петроград. 1919. С. 49.

(3) Пожни – до нашего времени этот термин характерен в основном для Русского Севера, за пределами Архангельской губернии почти не встречается, означает луг, покос, выгон, пустошь.

(4) Елизаровский И.А. Язык беломорских актов XVI-XVII вв. Грамматика. Архангельск. 1958. С. 8.

(5) Сотная на Турчасовский стан Каргопольского уезда с книг письма Я.И. Сабурова и И.А. Кутузова. 1556 г. (публикация Ю.С. Васильева) // Социально-правовое положение северного крестьянства (досоветский период). Вологда. 1981. С. 95-135.

(6) А.Д. Горский. Очерки экономического положения крестьян Северо-Восточной Руси XIV—XV вв. М. 1960. С. 39-40.

(7) Early voyages and travels to Russia and Persia, by Anthony Jenkinson and other Englishmens. Ed. by E. Delmar Morgan, C.H. Coote. Vol. I. London, 1886. P. CXXI, CXLVIII.

(8) Списки населенных мест Российской империи. 1. Архангельская губерния. СПб. 1861. С. 118.

(9) Видимо, искажённое от исторического названия «каянские немцы», как в старину называли живущих в приграничных к Карелии районов Швеции финляндских шведов.

(10)Ефименко П.С. Заволоцкая чудь. Архангельск. 1869. С. 98.

(11) Шмигельский. Шмигельский Л.Г. Перекличка времен // Северодвинск. Испытание на прочность. Очерки, воспоминания, исследования: историко-просветительское издание. Северодвинск. Севера, 1998. С. 26.

(12) Краткое историческое описание приходов и церквей Архангельской епархии. Выпуск I. Уезды Архангельский и Холмогорский. Архангельск. 1894. С. 213-214.

(13) Ричард Ченслер (Ченслор) — английский мореплаватель. В 1553 г. - штурман и командир одного из трёх кораблей экспедиции - «Эдуард Бонавентур», возглавляемой Хьюго Виллоуби (Хуго Уиллоуби) и отправленной английской торговой компанией на поиски Северо-восточного прохода. После шторма в Белом море корабли экспедиции разминулись, корабль Ченлера вошёл в Двинский залив и бросил якорь напротив селения Нёнокса. Отсюда англичане отправились к острову Ягры и пристали к берегу в бухте Святого Николая, недалеко от Николо-Корельского монастыря (впоследствии эта территория вошла в состав закрытого города Северодвинска). Остров Ягры англичане сначала называли Розовым остром из-за того, что здесь во время их посещения обильно цвёл шиповник, отчего все кусты были словно в «розовом эфире». Найдя тёплый приём у Ивана Грозного и взаимопонимание с русским царём, Ченслер добился установления торговых отноений с Европой, для чего при русском дворе был учреждён специальный орган - «особенный совет для рассмотрения прав и вольностей», которых требовали англичане; главная мена товаров была назначена в тогдашней столице Русского Севера — Холмогорах, осенью и зимой; цены остались произвольными. Иван Грозный дал англичанам торговую грамоту, объявив в ней, что они свободно и беспошлинно могут торговать во всех городах России.

(14) Григоревский М. Николаевский Корельский третьеклассный монастырь // Краткое историческое описание монастырей Архангельской епархии. Архангельск. 1902. С. 281.

(15) Григоревский М. Указ. соч. С. 281-282.

(16) Огородников С.О. Очерк истории города Архангельска в торгово-промышленном отношении. СПб. 1890. С. 16.

(17) Григоревский М. Указ. соч. С. 282.

(18) Титов А.А.. Летопись Двинская. М. 1899. С. 7.

(19) Янин В.Л. Новгородские акты Х11-ХVвв. М. 1991. С.318.

(20) Григоревский М. Указ. соч. С. 285.

(21) Там же. С. 287.

(22) Там же. С. 288.

(23) Деревни Уна, Нёнокса и Солза находятся на Летнем берегу, а Варзуга - на побережье Кольского полуострова, в той его части, что называется Терским берегом.

(24) Григоревский М. Указ. соч. С. 289-290.

(25) Там же. С. 292.

(26) Там же. С. 293.

(27) Там же. С. 300.

(28) Там же. С. 306.

(29) Там же. С. 308, 311.

(30) Там же. С. 313-314.

(31) Там же. С. 318-319.

(32) Титов А.А. Летопись Двинская. М. 1889. С. 4-5.

(33) Островский Д.Н. Путеводитель по северу России: Архангельск, Белое море, Соловецкий монастырь, Мурманский берег, Новая Земля, Печора. СПб. 1898. С. 49-50.

(34) Троицкая церковь в Нёноксе — единственный в России деревянный пятишатровый храм, сохранившийся до настоящего времени.

(35) Краткое историческое описание приходов и церквей Архангельской епархии. Выпуск I. Уезды Архангельский и Холмогорский. Архангельск. 1894. С. 214-216.

(36) Максимов С.В. Год на Севере. СПб. 1864. С. 41.

(37) Там же. С. 217.

(38) Островский Д.Н. Указ. соч. С. 50.

(39) Архангельский сборник. Ч. 1. Кн. 1. Архангельск. 1863. С. 229-236.

(40) Краткое историческое описание приходов и церквей Архангельской епархии. Выпуск I. Уезды Архангельский и Холмогорский. Архангельск. 1894. С. 217.

(41) Островский Д.Н. Указ. соч. С. 50.

(42) Островский Д.Н. Указ. соч. С. 50.

(43) Максимов С.В. Указ. соч. С.43-44.

(44) Жилинский А.А. Указ. соч. С. 47.

(45) Видимо, этим термином Д.Н. Островский, цитату из книги которого я привожу, указал обычных в Белом море бокоплавов и других придонных ракообразных.

(46) Поной — река в восточной части Кольского полуострова. Понойский приход, откуда на Летний берег и пришёл священник Иаков, существует примерно с 1530-х гг.

(47) Добровольский И. Пертоминский монастырь // Краткое историческое описание монастырей Архангельской епархии. Архангельск. 1902. С. 409-411.

(48) Там же. С. 409-415.

(49) Там же. С. 417.

(50) Там же. С. 418-420.

(51) Максимов С.В. Указ соч. С. 44-45.

(52) Голубцов А. Крест Петра Великого в Архангельском кафедральном соборе // Петр Великий на Севере. Архангельск. 1909. С. 27.

(53) Островский Д.Н. Указ. соч. С. 52.

(54) О Пертоминской детской колонии // Известия Архангельского губернского Ревкома и Архгубкома Р.К.П. 10 июля 1920.

(55) Шмигельский Л.Г. Указ соч. С. 21.

(56) Известный российский архитектор В.В. Суслов, обследовавший храм в конце 1880-х гг., относил эту постройку к XVII веку. См.: Академик архитектуры Владимир Васильевич Суслов. 1857-1921. Каталог выставки. Чертежи акварели, проекты реставрации, архитектурные фантазии. Л. 1971.

(57) Краткое историческое описание приходов и церквей Архангельской епархии. Выпуск I. Уезды Архангельский и Холмогорский. Архангельск. 1894. С. 218-219.

(58) В современной транскрипции — Яреньга и Лопшеньга.

(59) Сейчас это селение носит название Летний Наволок.

(60) Максимов С.В. Указ. соч. С. 45.

(61) Краткое историческое описание приходов и церквей Архангельской епархии. Выпуск I. Уезды Архангельский и Холмогорский. Архангельск. 1894. С. 220.

(62) Там же. С. 220-223.

(63) Краткое историческое описание приходов и церквей Архангельской епархии. Выпуск I. Уезды Архангельский и Холмогорский. Архангельск. 1894. С. 224.

(64) Краткое историческое описание приходов и церквей Архангельской епархии. Выпуск 3. Уезды Онежский, Кемский и Кольский. Архангельск. 1898. С. 44/

(65) В современной транскрипции — остров Жижгин/

(66) Максимов С.В. Указ. соч. С. 48.

(67) Белугами в старину и поморы, и остальное население на Севере называли белух – вид зубатых китов из семейства нарваловых. Термин «выстают белуги» в старину означал, что белухи, поднимаются к поверхности моря и высовывают из воды свое дыхало, чтобы набрать воздуха, а затем снова нырнуть.

(68) Максимов С.В. Указ. соч. С. 42-43.

(69) Ухтомский Л. Сюзьма. Этнографический очерк. СПб. 1876. С. 1-2.

(70) Алеев В.Р. Поездка на Летний и Онежский берега Белого моря в 1910 году и описание морских рыболовных угодий // Материалы к познанию русского рыболовства. Т. 2. Вып. 2. СПб. 1913. С. 81-82.

(71) Типы орудий рыбной ловли на Севере.

(72) Костиков Л.В.. Отчет о поездке в Архангельскую губернию летом 1910 г. Архив государственного музея этнографии. Ф. 1. Оп. 2. Д. 349. Л. 40.

(73) Максимов С.В. Указ. соч. С. 37.

(74) Кротить (глушить) — убивать пойманную большую рыбу или морского зверя, специальным приспособлением кротилом — колотушкой, чекмарём, чекушей, для укрощения рыбы и морского зверя. В качестве этого приспособления поморы обычно использовали привязанный к верёвке небольшой железный предмет, которым били по голове рыбы.

(75) Ефименко П.С. Сборник народных юридических обычаев Архангельской губ. Труды Архангельского статистического комитета за 1867 и 1868 гг. Вып. 3. Кн. 1. Архангельск. 1869. 65-67.

(76) Костиков Л.В. Указ. соч. Лл. 48, 91.

(77) Ухтомский Л. Указ. соч. С. 2.

(78) Максимов С.В. Указ. соч. С. 41.

(79) Костиков Л.В. Указ. соч. Лл. 91, 51.

 

Вернуться на главную>>